Как начиналась глобальная «Народная экономика»

Первая часть.

К тридцати годам он успел поработать на алма-атинских заводах имени Кирова и «Металлист», павлодарском тракторном; в политехническом институте, где был по совместительству заместителем заведующего кафедрой по науке; республиканской академии, точнее, в одной из её исследовательских лабораторий, занимавшейся проблемами обработки металлов.

Все это прямо или косвенно имело отношение к основной специальности Шмидта – он закончил, повторив выбор отца, челябинский политехнический институт (ЧПИ), аспирантуру в Алма-Аты.

Но карьера никак не складывалась.

Отвращала рутина.

Сначала новое дело увлекало. Идеи падали с неба, и мысль бурлила. Но скоро, натыкаясь на тупое равнодушие, гасла. Это всегда не столько досадно, сколько противно понимать, что твой энтузиазм просто нелеп. Как дурацкие проекты вечного двигателя.

Всякий раз, намереваясь начать жизнь сначала, но не умея отрешиться от своей природы, Шмидт вновь становился откровенно чужеродным элементом, не вписываясь ни в дружный коллектив, ни в действительность. И постепенно развивался комплекс представлений о собственной некоммуникабельности, особенных сложностях характера, паталоrической прямо-таки неуживчивости. Весьма тяжкая участь многих деятельных натур, которым просто некуда себя девать. Потому что имитировать работу для них, во-первых, безнравственно; во-вторых, не устраивает жалованье, они хотели бы трудиться гораздо больше, но зато жить лучше. А им говорят – это рвачество и с буржуями, которые стремились к наживе, мы ещё в семнадцатом году покончили.

Так и мотало Шмидта из угла в угол. Без всякого к бытию интереса. Придумаешь что-нибудь или удивишься в очередной раз как-то некстати; вновь сгонят со двора, а перед тем найдут пустяковую причину (работая в политехническом, например, нарушил инструкцию и злоупотребил властью заместителя заведующего кафедрой, повысив – незаконно – на двадцать рублей жалованье одной из лаборанток, оказавшейся за порогом не бедности, а вполне обыденной нищеты), напустят тому комиссий, оконфузят до конца дней твоих.

И вдруг пожалуйста – закон о кооперации.

Ловких людей сразу обнаружилась тьма: скупают, перепродают; хватая банковские кредиты, тут же пускают их на «зарплату», которая не снилась ни одному академику. Словом, гешефт, как в последний раз говорили при нэпе, дым столбом и коромыслом.

В такой ситуации, но далёкий от закупочно-торговых интересов, Шмидт создал кооперативное научно-производственное объединение «Темп». Без всяких займов-кредитов, стартовых капиталов, с тысячей накопленных за жизнь рублей, необходимых для регистрации. На это на печать только и хватило.

Их было всего шестеро. Чтобы работать в свободное от основной службы время, имея, по-сути единственное, чем располагали от Бога – светлыми головами и талантливыми руками. Однако администраторы в институте металлургии были настоящими советскими администраторами, не имеющими аналогов ни по каким стандартам. Они потребовали, предъявить им план. Потому что всё хозяйство при социализме строится на принципах планового начала. А когда Шмидт усомнился, может ли кооператив иметь отношение к Академии наук, ему популярно объяснили: сотрудник любого советского учреждения всегда остается под его юрисдикцией до тех пор, пока таковым является.

Шмидту вновь пришлось уходить.

Но на этот раз уже не из института.

Инженер, к тридцати годам не добившийся в жизни сколько-нибудь заметного успеха, фактически обречённый на профессиональное прозябание, уходил из Системы.

Явление, порождённое феноменом перестройки, меняющимся представлением общества только о ценах, но и о ценностях. Без экономической свободы человека о какой свободе можно вообще говорить.

Прямая речь (фонограмма):

– Осенью восемьдесят девятого я впервые пришёл на заседание немецкого общества «Видергебурт», по-русски «Возрождение». Идеи которого для меня никогда не были второстепенными. Ведь даже «потеряв» родной язык, нормальный человек не теряет генетических связей со своей культурой, традициями народа, его историей.

Обратите внимание на такой феномен.

В течение последнего полувека политика правящей партии в национальном вопросе была нацелена на унификацию разноязычных этносов, приведение их к единому знаменателю. Уже в тридцатые годы начали «исчезать» национальные школы, которые заменялись сначала преподаванием на родном языке, а потом и простым его изучением. Принципиально не одно и тоже.

Малочисленные народы понесли, в результате теневой политики, особенно тяжёлые потери. Очень часто уже невосполнимые. И всё-таки как этнос, как биологическая единица они не исчезли. Сумели адаптироваться к резко изменившимся условиям социально-политической среды. И немец, к примеру, несмотря на превратности судьбы, остался немцем. Хотя его рабочим языком, скажем так, стал русский. А родной – всё равно родной – только до порога. Народ в самой жестокой обстановке сознавал себя. Он – субстанция, которая выше всякой политической конъюнктуры.

На заседаниях «Возрождения» я слышал много интересного. Особенно, когда это касалось истории народа, особенно ближней. Из которой уже уходило старшее поколение. Наша фамилия тоже не «контекст», выдранный из неё. Мои предки строили в Поволжье мельницы, людьми были весьма предприимчивыми и поэтому состоятельными. За что их, в своё время, и расстреляли. Так что, перед вами прямой потомок «врагов народа».

Часа два-три разговоров на высокой эмоциональной волне о делах давно и недавно минувших дней для меня лично представляли определённый интерес. Но когда воспоминания пошли и по второму, и по третьему кругу, в ничто сориентированную бесконечность, задумался: каким же всё-таки образом намеревается возрождаться «Возрождение»? К сожалению, конструктивного было мало, одни мечты.

Вторая часть.

Когда людям было высочайше даровано право мыслить, неожиданно выявилось: ноосфера полна идей. Их можно брать голыми руками, потому что, с одной стороны, они непуганым, а с другой стороны – никому не нужны. Просто валяются под ногами.

«Темп» начинался с абсолютного нуля. Точнее, со знаком минус. В смысле помех, которые горазда чинить административно-командная Система.

С ними Шмидту не очень просто, но всё-таки справился: как ни кляни медленность перестроечных преобразований, но некоторые её законы становятся законами, которые следует исполнять.

Однако внутренний и внезапно разразившийся кризис удалось одолеть с великим трудом – ситуация сложилась такая, что «Темп», ещё не начав по-настоящему работать, не развернувшись и оставаясь в фактической безвестности, оказался на грани самоликвидации.

Сущность возникшего противоречия состояла в том, что трое из шестерых «отцов-основателей» кооператива понимали затеянное Шмидтом дело как тот самый пресловутый гешефт, когда в первую очередь – дурные деньги и ничего, кроме денег. В перспективе серьёзные долги, обязательства по авансам, которые стоят совсем недёшево, и, главное совсем ещё ничего не заработано, ничего не сделано, потому даже очень скромно платить нечем.

На замену цивилизованного предпринимательства сомнительным гешефтмахерством Шмидт пойти не мог. Потому что предполагал изначально поставить дело на действительно экономическую основу, а не использовать суматоху кооперативного движения, свести всё к заурядной спекуляции.

И потому вопрос встал так: либо Шмидт с двумя своими сторонниками выходит из предприятия, либо – трое других, которые потребовали немедленно начать красивую жизнь.

Вышли трое других. От них откупились пятью тысячами, которых насобирало в кооперативной кассе. Чтобы не затевать новые хлопоты, связанные с регистрацией другого предприятия. Оно бы вряд ли обошлось дешевле.

Шмидт предвидел: ажиотаж в кооперации пойдёт явно на убыль, авантюристы постепенно, но уже вытесняются из делового мира, приближается эпоха цивилизованного предпринимательства. Из самодеятельности – в профессионалы он перешёл в январе восемьдесят девятого. Однако скромный кооператив, спасший своё будущее пятью тысячами рублей, успел за несколько месяцев стать акционерным научно-производственным объединением с почти шестью десятками филиалов от Якутии до Одессы, которые занимаются разработкой и внедрением новейшей научно-технической продукции. Точнее, основные идеи генерируются здесь, в «штаб-квартире» «Темпа», которая в Алма-Ате, а филиалы внедряют, получая весьма выгодные заказы.

Предельно коротко, чем занимаются акционеры, чтобы видеть разницу между предпринимателем и гешефтмахером, тем самым суетливым спекулянтом, который дискредитирует саму идею свободного развития негосударственного сектора экономики.

Изготовление металлорежущего инструмента с нанесением покрытий, обеспечивающих высокую износостойкость. Технологическое оборудование для получения, методом температурного синтеза, особо прочных, износостойких материалов, как карбид бора, ультра-дисперсный молибден и т.д. Установки для сухого улавливания пыли из промышленных выбросов, причём малогабаритные. Метод получения строительных материалов из дешёвого сырья посредством плазменной обработки. Оборудование для электро-искрового обеззараживания бытовых стоков. Получение газообразного водорода из воды и магния для экологически чистых автомобильных двигателей. Превращение подводных лодок в плавучие медицинские баро-комплексы.

Это не всё: производство товаров народного потребления, комплексное использование различных отходов; реализация отходов; реализация проектов по экологии, переработка сельскохозяйственной продукции и технологического сырья. Даже нечто, пока, не очень понятное, ещё экзотическое, но тем не менее – работы в области экстрасенсорики, использования энергии космического информационного поля.

Если есть спрос, появляется и предложение…

На деревообрабатывающих предприятиях республики скопились немалые миллионы кубометров опилок и других отходов, на уничтожение которых затрачивается немало средств. У акционеров есть и технология, и оборудование, чтобы превратить никому не нужное в остро необходимый строительный материал, так называемый, погонаж.

Или уже действующая опытная установка для сушки фруктов. Государственные предприятия этим делом вообще не занимаются, «частники» – кое-как и весьма примитивно. А фрукты каждую осень пропадают сотнями тысяч тонн, и давно потерявшие совесть гешефтмахеры дирижируют базаром, до скончания века, не предвидя никакой конкуренции. Курага, чернослив стали вровень с ананасом и кокосовым орехом.

Ну а дальше-то что?

Не всё так просто. Ох, как не просто…

Конкурировать с предпринимателем, себе подобным, дело нормальное. Думай головой, снижай затраты, увеличивай производство, ищи выгодный рынок, организуй сбыт, рискуй в конце концов – это вполне естественно, побеждает умнейший, а неудачник пусть плачет.

Но ведь нынешний предприниматель не конкурирует один с другими – энергичны, инициативных людей у нас вообще раз, два и обчёлся, не выросли ещё. А которые, как Шмидт, выросли, противоборствуют с Системой, уникальным по своей структуре бюрократическим спрутом, действующим именем государства, но в сугубо своих, шкурных интересах. Демонтаж Системы означает потерю власти, которая в условиях этатизкой организации общества гарантирует наивысший жизненный уровень, даже если её носитель не обладает решительно никакой собственностью.

Вот и вся причина нынешней отчаянной борьбы за власть. Законы принимаются, но ничего не разгосударствливается, фермы не возникают, аренда не идет, кооперативы, которые уже год больше берут, чем дают, ловя рыбку в мутной воде, и мы уже понемногу начинаем узнавать, кто конкретно и какие силы щедрейше финансируют гешефтмахеров.

Простой пример из предпринимательской практики акционерного объединения «Темп».

Года пору назад Шмидт, используя свои зарубежные связи, договорился одной швейцарской фирмой об инвестировании девяти миллионов долларов на строительство в Казахстане линии по выпуску древесно-стружечных плит объёмом более 100 тысяч кубометров в год. Уже и соглашение с властями заключили, взялись за дело, чтобы восстановить давно заброшенное здание, начать монтаж технологического оборудования. И вдруг – вето, никаких кооператоров, никаких акционеров. Вполне в советском стиле – принцип превыше всего.

Прямая речь: – Сегодня, кого ни послушай, все говорят о свалившейся на его народ беде. О полной деградации национальной культуры. Действительно, всем досталось. Но всё-таки особенно гонимым, которых уже со второй половины тридцатых годов, задолго до войны, перегоняли с места на место. После ХХ съезда КПСС прошло тридцать пять лет, за эти годы кое-что уже всё-таки произошло – комендатуру отменили, учиться в вузах хотя и не во всех, но разрешили. Но даже в такой ситуации посмотрите на статистику. На тысячу человек русских с высшим образованием – 82, казахов – 71, немцев – 32. В годы сталинизма тотально безграмотным осталось целое поколение. И отсюда весь шлейф дальнейших последствий. Национальная дискриминация стала в конечном счёте причиной массовой эмиграции в Германию. Пустеют целые посёлки, в том числе, даже, те колонии, которые возникли в Западной Сибири и Северном Казахстане в конце ХIХ – начале ХХ века.

Я бы поостерёгся однозначно характеризовать этот процесс и втягиваться в схоластический спор по поводу того, что первично – яйцо или курица. Я прагматик и не вижу в этом ничего уничижительного. Если сегодня мы все хором, от Камчатки и до Кёнигсберга, скандируем о необходимости возрождения национальных культур, то для этого надо что-то конкретно делать. И знать, что именно делать.

Мы не очень знаем.

Некоторые лидеры «Возрождения» ставят вопрос не о ренессансе национальной культуры и возвращении народа в цивилизованный мир после сталинского средневековья, а путём формирования удельных княжеств, которыми было бы способно править. Одним центр национального возрождения представляется на Украине, другим в Поволжье, третьим на Алтае, четвёртым в Казахстане, трещит лоскутное одеяло, и народ со скорбью глядит на это ристалище борьбы за сферы влияния, пакуя чемоданы.

А думать о другом бы надо. О консолидации всех оставшихся в народе сил. Чем мы сегодня и занимаемся, создавая единое в стране акционерное общество «Видергебурт».

Каждый сам решает, где ему жить. Но конкретные ситуации надо уметь просчитывать.

В условиях непрогнозируемых жестокостей грянувшего рынка, не исключающего самую острую безработицу, вряд ли стоит уповать на одно чьё-то милосердие. Я имею дело с миром реальностей и лишён идеологических предрассудков, а потому буду откровенен. У немцев нет государственности, нет специальных институтов, способных защитить их социальные или экономические интересы, в том числе, от безработицы. Два миллиона человек рассеяны на такой гигантской территории, что вряд ли можно рассчитывать на какое-то особое к ним внимание. Поэтому мы ставим себе такую задачу: энергично развивать свои производственные структуры, создавать новые рабочие места, открывать филиалы в тех регионах, где немцы живут наиболее компактно.

Третья часть.

Позиция Шмидта во многом неожиданно и с трудом укладывается в рамки привычных идеологических клише, сработанных по ложным теориям псевдо-интернационализма. Когда, проповедуя великое братство, дружбу между людьми, мы на многие десятилетия искусственно затормозили развитие некоторых малочисленных народов, обрекли их на интеллектуальное вырождение. Поэтому прав Шмидт: необходимы действие, переход от пустопорожних словопрений бесконечных воспоминаний к чему-то конкретному.

Например, формированию своих финансовых источников в целях духовного возрождения культуры народа. Это ведь безнадёжное дело – выпрашивать подаяние у ведомств, которые и сами-то без ничего, всю жизнь нищенствуют. А кроме того, у нашего разноликого и разноязычного государства нет привычки финансировать конкретные программы национального строительства. Оно десятилетиями формировало какую-то своеобразную культуру, которая была для всех и ни для кого.

Не голый бизнес, но экономика, конечно, всего и начало всех начал. Иначе вновь одни воспоминания, сопровождаемые изнурительной сварой в дележе приоритетов.

Три года назад «Темп» едва спасся, откупившись от гешефтмахеров. Сегодня акционеры, ещё недавно мало кому известные, кооператоры создали коммерческий «Видергебурт-банк», где их пай начисляется тремя миллионами рублей, которые лично принадлежат каждому акционеру. Он собственник – вот в чём суть всего дела. Не колхоз, не завод, не кооператив, а конкретный человек. Имеющий право безраздельно распоряжаться своими средствами и жизненно заинтересованный в том, чтобы предприятие процветало. Акционер заинтересован не в «зарплате» и не в процентах, как в сбербанке, а в дивидендах, рост которых зависит от того, насколько энергично работает объединение, гармонично сочетая государственный, общественный и личный интерес.

А дело только начинает приобретать действительный размах.

С экономической структурой «Темп» в её акционерно-коммерческим банком «Видергебурт», председателем совета которого является Шмидт, начинают устанавливать обоюдно выгодные отношения многие фирмы в первую очередь германоязычных стран Европы. Для них это, во-первых, психологически адаптированная среда. Во-вторых, что ещё более важно: у многих акционеров «Темпа» в Германии есть родственники, в том числе, в деловом мире. А это залог ещё более надёжный, чем обычные юридические гарантии, тут не обмануть, ни сфальшивить.

О том, что миллионер – не подпольно-теневой, вполне легальный – Шмидт сказал как-то мимоходом, без всякого акцента. Это его доля в обороте «Темпа», составляющая основные средства. На них куплены машины, различное технологическое оборудование, здания. То есть не совсем те деньги, которые понимаются как казначейский билет. Рубли – далеко не всегда капитал. Их много или мало, но они всего-навсего рубли. И для Шмидта только средство для дальнейшего расширения дела. Большую часть положенного ему, президенту акционерного объединения и председателю совета банка «Видергебурт» содержания, он вкладывает в создание новых предприятий. Деньги должны работать.

А живут нынешние легальные миллионеры весьма скромно – не как зав-базой бакалей-торга. Информация о Шмидте, полученная от одной из клиенток банка «Видергебурт»:

– Я была у Шмидта дома, посмотрела, как он живёт, и поняла, что ему можно доверять: ни ваз в его квартире, ни хрусталей, обычный стандарт.

И ещё одно свидетельство, характеризующее стиль жизни предпринимателя Шмидта: он ни разу в последние годы не был в отпуске; в салоне самолёта прожил примерно столько же, сколько в рабочей комнате на улице Мира в Алма-Ате.

Для чего всё это? За фактическую тысячу в месяц?

Нет, ещё не вымер, оказывается, тот тип людей, для которых зарабатывание денег – не только цель, но процесс.

Прямая речь: – Я бы не стал трактовать причины массовой эмиграции немцев в Германию, евреев в Израиль, греков в Грецию, турок в Турцию однозначно. Сколько людей столько ситуаций.

Мой отец, например, чтобы встретиться со своей невестой, непременно должен был испросить дозволения у коменданта. И тот всякий раз, пребывая в очень благодушном расположении, искренне удивлялся: ты, фашистская харя, с кем-то ещё встречаешься?

Думаю, этой фразы вполне достаточно, чтобы не говорить длинно о трудармии, концлагерях, спецпоселениях, психическом терроре, лишении немцев элементарных гражданских прав.

Здесь природа нынешней эмиграции.

Но нет ничего нелепей, что оба немецких миллионы враз ринутся из СССР или так же дружно возьмутся заново осваивать пределы разогнанной в сорок первом автономии. Каждый человек имеет право принять собственное решение. А пока у ворот германского посольства, в отделах виз и регистраций нашей воистину необъятной Родины месяцами стоят в очередях дорогие мои земляки, ожидая решения своих судеб. И в очередной раз ограбленные. Как в тридцать шестом – во время первой депортации, как в сорок первом – во время второй. Когда всемогущему коменданту ничто не запрещало взять себе какую-нибудь понравившуюся вещь, вроде фамильной фисгармонии, которая была семейной реликвией, велосипеда или фотоаппарата.

Теперь грабили снова.

Эмигрант, всю жизнь не разгибавший спины, наживавший своё имущество поколениями, привычно откладывавший копейку на чёрный день, и, зная, что их будет немало, у трапа самолёта оказывался нищим. Заплатив за возможность оказаться на борту «Люфтганза» всем своим движимым и недвижимым, с мелочью на карманные расходы.

Так теперь благодарила его Родина-мать за многолетний труд.

Дом, стоивший полсотни тысяч (немец строил иногда всю жизнь – от свадьбы до внуков), у него теперь покупали по бесстыдно заниженной стоимости, то есть нипочём. Машину, если была – также. Хотя и, на что они ему были нужны? Пускал по ветру. Это не фольклор: один отчаявшийся шутник обклеил свой сортир сотенными купюрами, другой запалил костерок из советских дензнаков у ворот германского посольства.

Зайдите в таможню и присмотритесь, какой произволам там сегодня над эмигрантами. Волосы встают дыбом: деревянный ящик для личных вещей сколотить – три тысячи, номер на нём намалевать – сто пятьдесят, купить билет на самолёт… Того знать никто не может, дело интимное. Как и оформление необходимых документов.

Весьма квалифицированным исследованием доказано: выезд из СССР обходится одному немцу (без учёта легальных расходов и за бесценок брошенного имущества) в восемь тысяч рублей. А через только республиканский ОВИР проходят за неделю семьсот немцев-эмигрантов (по другим исследования не проводились). Теперь считайте сами, сколь велико мздоимство – пять с лишним миллионов.

Все всё знают и все всё видят. Но грабеж продолжается.

Четвёртая часть.

Поэтому коммерческий банк «Видергебурт» и акционерное объединение «Темп» взяли ситуацию в свои руки, так как, оказалось, государству никакого дела нет до своих подданных, оставшиеся словно на большой дороге через глухой лес.

Банк СССР принимал эмигрантские вклады, но, если их в течении пяти лет не востребовали, они становились собственностью государства. Вся та же большая дорога.

Вот тогда «Темп» и «Видергебурт-банк», не входя ни в какие конфронтации с официальными структурами, приняли решение: принимать вклады от любого гражданина и на любой срок, за какими рубежами он бы ни пребывал; под свою ответственность брать на хранение недвижимость, в том числе, дома, выкупленные квартиры и т.д., по фактической стоимости и с учётом обоюдной выгоды.

Шмидт навёл мосты с благотворительным объединением Германии, которое занимается активной коммерческой деятельностью. И в ближайшее время клиенты «Темпа» и «Видергебурт-банка», в случае их эмиграции, смогут получать там марки. Без всякого государственного вмешательства в это дело. Ибо речь идёт о благотворительности. А она, слава Богу, всегда конвертируется.

«Видергебурт-банк» зарегистрировал себя в сентябре. А уже через месяц без всякой рекламы люди понесли ему свои деньги, которые не доверяли даже сбербанку – научены. Один такой пятидесятитысячный мешок кассир считала полдня – рубли, трёшки, пятёрки. Аккумулированный труд большой семьи за десятки лет, так и не оказавшийся в обороте. А люди в поте лица своего трудились, откладывая спрос на потом.

Теперь Шмидт активно вовлекает в оборот деньги эмигрантов, громящие без всякого толка и смысла потребительский рынок, надолго и надёжно связывает их, создавая для вкладчиков изрядный экономический интерес.

А не так давно у прагматика Шмидта возникла новая идея, которая уже доведена до уровня подписанных намерений, контрактов, договоров: организация регулярного авиарейса Алма-Ата – Ганновер (почему суверенное государство не может иметь такого права и за рубеж допустимо летать исключительно через Москву?); с помощью бизнесменов из Германии, Соединенных Штатов и при активном участии акционеров «Темпа» будет расширен нынешний заштатный аэропорт в Бурундае для превращения его в международный; строительство в Алма-Ате – силами немецких предпринимателей – культурно-коммерческого центра стоимостью в десятки миллионов марок, гостиниц с мировым уровнем сервиса.

Царь Пётр проложил окно в Европу.

Европе ещё предстоит его открыть в советскую Азию.

Похоже, на сей раз этот процесс будет осуществляться не императорами.

Лео Вайдман.